Дж. Р. Р. Толкиен: христианин, консерватор, традиционалист. Предуведомление от автора

Автор: Максим Медоваров

В последние пять лет я несколько раз получал предложения издать мою книгу о Толкиене в бумажном варианте и каждый раз отвечал решительным отказом. Все мои сочинения и труды, написанные до 2009 года включительно, я считаю во многом незрелыми и устаревшими. В то же время количество положительных отзывов о книге, приходивших мне со всех уголков планеты, было столь велико, что от основного содержания книги мне не приходится отрекаться и теперь. Она сыграла свою положительную роль, но позволительно сомневаться, может ли она продолжать и сейчас играть такую роль даже в своей последней редакции 2009 года. И дело даже не в том, что в книге иногда высказываются взгляды, которых я сейчас разделить не могу. Таких мест совсем немного, и удалить их не представляло бы труда. Дело в ином. С одной стороны, за последние пять лет в России не было дискуссий о наследии Толкиена, сравнимых по размаху или глубине с теми, что имели место в конце 90-х ‒ начале 2000-х годов. А те, которые и были, рассмотрены в рецензиях, приложенных к книге. С другой стороны, за истекшие годы либо впервые были изданы, либо впервые стали мне доступны многие ключевые труды. Увидели свет новые посмертные труды самого Толкиена: «Дети Хурина», «Новая песнь о Вёльсунгах», «Новая песнь о Гудрун», «Падение Артура» (первые три уже изданы на русском языке). Полностью переведены на русский язык первые два тома «Истории Средьземелья», а в 2014 году стал доступен в Сети и полный перевод «Записок клуба „Мнение“» ― произведения, в огромной степени являющегося ключом к личности и мировоззрения Толкиена. В последние годы был опубликован ряд архивных документов, относящихся к Толкиену и «Инклингам». В России увидел свет перевод книги Стрэтфорда Колдекотта «Тайное пламя: духовные взгляды Толкиена». Защищена первая в России кандидатская диссертация по Оуэну Барфилду и сразу несколько интересных диссертаций по Толкиену. Стал доступен в русском Интернете ключевой труд Тома Шиппи «Дорога в Средьземелье». Нельзя не упомянуть также интересную, хотя и спорную статью Леонида Мосионжника о сравнении Толкиена с Вагнером. Появились новые биографии Толкиена пера Майкла Хорна и Майкла Уайта (последняя уже издана на русском языке). Вышла первая оригинальная русская биография писателя, принадлежащая Сергею Алексееву, причем главы об отношении Толкиена к наследию самых разных иных писателей являются уникальными. Мне стал доступен английский текст классической книги Хэмфри Карпентера «Инклинги» и прославленное «Поэтическое чтение» Барфилда.


Вышли на экраны уже три части фильма Питера Джексона «Хоббит». Увидели свет высказывания Анри Корбена о Толкиене. Наконец, мне и самому удалось побывать в Оксфорде, в том числе на могилах Толкиена, Льюиса и Уильямса, а также на знаменитых местах их «трудовой славы». Наконец, за прошлые несколько лет я глубоко вник в творчество Уильяма Морриса, Джорджа Макдональда, Хилари Беллока, Кристофера Доусона ― фигур, вне контекста которых Толкиена рассматривать невозможно. Следует учесть и ряд новых работ о К. С. Льюисе на английском и русском языках, появившихся в указанный промежуток времени. Кажется, перечисленного достаточно, чтобы понять: самым правильным было бы написать всю книгу заново. К сожалению, из-за недостатка свободного времени сделать это сейчас невозможно, а запрос на минимальную просветительскую работу среди тех, кто интересуется традиционалистской мыслью и противостоянием яду мира Модерна, по-прежнему велик. Поэтому было принято решение о публикации основного текста моей книги о Толкиене на сайте ЕСМ с минимальной правкой. Следует добавить, что выходивший до 2013 г. в Киеве журнал «Палантир» любезно предоставлял мне свои страницы для публикации ряда переводных статей о Традиции и наследии Толкиена, и моих комментариев к ним. Эти статьи также в свое время будут размещены на «России-3». В последнем, шестом номере «Палантира» была начата (под заголовком «Из истории Толкиеноведения и Толкиенизма») публикация избранных очерков и рецензий, посвященных спорам о Толкиене в России и некоторым отдельным зарубежным и отечественным статьям 2000-х годов на эту тему, представляющих интерес для традиционалистов. Вероятно, эта публикация будет продолжена, как только издание «Палантира» возобновится в освобожденном Крыму. Символично, что именно Крым был последним пристанищем готов, чей язык и культура так сильно повлияли на Толкиена. А теперь ― в путь, отринув предубеждения. Будем внимать только голосу фактов и документов. Предисловие к 4-й редакции. Поскольку книга озаглавлена «Дж. Р. Р. Толкиен: христианин, консерватор, традиционалист» («юбилейные» подзаголовки в настоящей редакции сняты), то необходимо дать, наконец, определения консерватизма и традиционализма, как они понимаются в данной книге. Не имея сейчас возможности излагать историю использования этих терминов и споры о них, сразу поясню мое видение этой проблемы на данный момент. Процесс «модернизации», то есть разрушения общества, основанного на Традиции, строго говоря, начался с момента начала человеческой истории и шел, то одерживая победы, то терпя временные поражения, в течение тысячелетий. Внутри каждой культуры, каждого этноса мы видим эту борьбу модернизации с Традицией, и в этом смысле позволительно, например, говорить об аналогах «консерватизма» и «традиционализма» в Древней Греции и т. п. История самой Европы со времен Карла Великого может быть описана в терминах этого противостояния. Тем не менее, глобальный масштаб модернизация приняла только в связи с колоссальными изменениями, произошедшими только в последние пятьсот лет, поэтому именно применительно к этому периоду я предпочитаю говорить о консерватизме и традиционализме без кавычек, в строгом смысле слова. Итак, если под модернизацией мы понимаем процесс «расколдовывания мира», разрушения сословного общества и традиционных монархий, сокрушения католических основ Европы и православных основ нашего общества, процесс стремительного роста научно-технической мощи, индустриализации и урбанизации, а конкретными вариантами Модерна являются три идеологии либерализма, социализма и национализма, то любая реакция на этот процесс, любая его критика есть явление консервативное. Однако консерватизм всегда частичен. Консерватор, жестко критикуя одни стороны Модерна, в то же время соглашается принять некоторые другие. Одни консерваторы заботятся о том, чтобы модернизация шла помедленнее и без резких рывков, чтобы сохранились некоторые остатки традиционного общества и традиционных ценностей и в новых условиях. Это ― либеральные консерваторы, типичным примером которых являются русские славянофилы. Другие консерваторы делают ставку на вырванные модернизацией из привычной колеи народные массы, низы ― и это социальные консерваторы. Третьи консерваторы делают ставку на обострившееся в эпоху Модерна национальное чувство ― таковы национал-консерваторы. Лишь часть консерваторов доходит до тотального отрицания мира Модерна и тотального утверждения мира Традиции. Это ― фундаментальные консерваторы, или традиционалисты. На мой взгляд, полноценными традиционалистами следует считать тех мыслителей, для которых характерны две обязательные и несколько факультативных черт. Во-первых, они утверждают, что с самого начала времен, с начала человеческой истории существует Традиция, тянущаяся непрерывной цепью вплоть до настоящего времени; эта Традиция часто искажалась и засорялась, но всё же её здоровое ядро проявлялось у всех народов и локальных традиций мира. Христианский традиционализм делает акцент на том, что вся дохристианская история полна прообразов и предзнаменований того, что принес с собой Спаситель и что они восходят ко временам Адама. Символическое истолкование исторических явлений, поиск среди них отражений и прообразов друг друга ― обязательная черта традиционализма. (Кроме христианского, существуют также нехристианский неоплатонический традиционализм, включающий Юлиуса Эволу, и исламский традиционализм, но они могут быть поняты только в свете христианского традиционализма.) Во-вторых, традиционалисты утверждают, что история человечества представляет собой «системный сбой». Начавшись с Рая, с Золотого Века, она впадает в самые темные времена, причем сейчас мы живем уже близко к «точке полуночи», когда традиционные основы общества уже разрушены почти полностью. Но история должна закончиться не просто катастрофой, но возвращением в Рай, в Золотой Век, который будет даже лучше изначального. Земная история есть не что иное, как осуществление во времени неоплатонической диалектики пребывания, исхождения и возвращения (говоря словами Толкиена, Arda Alahasta ― Arda Hastaina ― Arda Envinyanta). Сравнение первых страниц Книги Бытия и последних страниц Откровения Иоанна Богослова говорит само за себя, и вопрос лишь в том, что только традиционалисты способны развернуть из этого сопоставления целостную философию истории. Две названные черты являются необходимыми и достаточными для того, чтобы отнести того или иного автора к традиционалистам. Если присутствует только одна из этих черт, то это может быть прекрасный философ или социолог (назовем хотя бы Питирима Сорокина), но не традиционалист в подлинном смысле слова. Желательно, чтобы в наследии того или иного традиционалиста присутствовала также антропология ― учение о человеке в его отношении к Богу и мiру, о жизни и смерти. Если в этом наследии присутствуют еще и хорошо разработанные онтология и гносеология, а также натурфилософия, то большего и желать не приходится. Но не для всех традиционалистов это характерно. Обязательными условиями являются только два названных выше критерия. В соответствии с данным определением, я выделяю четыре большие «национальные школы» традиционализма: романскую, германскую, британскую и русскую. Первым романским автором, который полностью отвечает критериям традиционалиста, являлся Жозеф де Местр. В ХХ веке к романской «школе» традиционализма можно с полным основанием относить Рене Генона, Юлиуса Эволу, Гвидо де Джорджио, Мирчу Элиаде, Жана Парвулеско. В Германии на такой прекрасной базе, как онтология и антропология Гамана, историософия Гемстергейса и социология Юстуса Мёзера, традиционализм оформился в эпоху немецкого романтизма, причем Новалис навсегда останется традиционалистом par excellence, величайшим образцом чистейшего традиционализма. Теология Франца Баадера, социология «исторической школы права», Адама Мюллера и Карла-Людвига Галлера, философия позднего Шеллинга, историософские элементы у Вагнера, «история бытия» Хайдеггера, великие прозрения Шпенглера, мудрость братьев Юнгеров ― все они в той или иной степени содержат большинство элементов традиционализма, но никто из немцев и примыкающих к ним скандинавов (например, Кнут Гамсун) не создал столь же всеобъемлющей системы или доктрины традиционализма, как романская «школа». Задание, поставленное Новалисом, было в гораздо большей степени реализовано британской «школой» традиционализма, к которой мы относим англоязычных авторов как английского, так и кельтского происхождения. Английский консерватизм XIX века, в значительной степени являвшийся реакцией не столько на французскую революцию, сколько на промышленный переворот, сделал очень многое для адаптации философии немецкого романтизма и ее соединения с платонической традицией. Кольридж, Карлейль и многие другие подготовили отличную почву, на которой стали сеять Джордж Макдональд и Уильям Моррис ― авторы, подошедшие к полноценному традиционализму вплотную и которым не хватило лишь одного шага. В ХХ веке в Англии, с одной стороны, мы видим почтенную католическую традицию рассмотрения всемирной истории с точки зрения вечной Традиции (Честертон, Беллок, Кристофер Доусон), с другой стороны, и многие вышедшие из протестантской среды авторы отличились с этой стороны (от Йейтса до Элиота и Паунда включительно). Полноценный традиционалистский синтез, однако, смогли осуществить лишь «Инклинги», но не все они внесли равноценный вклад в это великое дело. В частности, у Льюиса можно найти все ключевые положения традиционализма, но они разбросаны по разным трудам и смешаны с «мусором» модернистского происхождения. Хотя традиционалистская сердцевина мировоззрения Льюиса для меня после многих лет его изучения стала очевидной, но нельзя не признать, что стройность, последовательность и однородность его мировоззрению всё же не присущи. В этом смысле Толкиен как традиционалист практически безупречен. Его философия истории, его антропология и онтология, его высказывания о соотношении дохристианской традиции германцев с христианством, его отношение к современному миру делают его мысль поистине всеохватной, а его философия искусства, не оставшаяся на бумаге, но реализованная в его собственной жизни вплоть до надписи на могиле, позволяют сказать, что он воплотил в жизнь программу поэта, намеченную еще Новалисом ― в то время как, к примеру, Джордж Макдональд, двигаясь в том же самом направлении, остановился на полпути. Все упреки, которые мы с позиций сегодняшнего дня действительно можем сделать Толкиену, будут лишь упреками по части ограниченности горизонта европейских ультраправых середины ХХ века (тем более что надо учитывать католический контекст и сравнивать Толкиена, в первую очередь, с Доусоном, Честертоном, Беллоком, Во и де Джорджио), и на его фоне в этом смысле даже Генон и Эвола, пожалуй, будут смотреться не столь выигрышно. Что касается «русской школы» традиционализма, то как единой линии развития ее никогда не существовало. Традиционализм в России всегда был представлен конгломератом авторов, каждый  из которых был вынужден искать источники вдохновения более-менее самостоятельно. Подлинные традиционалистские идеи в Россию занесли Петр Яковлевич Чаадаев (под прямым влиянием де Местра и Шеллинга) и Владимир Федорович Одоевский (шеллингианец). У всех остальных русских консерваторов XIX века, от Веневитинова и Авсенева до Гоголя и Тютчева, мы встречаем только отдельные фрагменты традиционалистской доктрины, но никогда не всю ее в целом. Так, у позднего Константина Леонтьева мы находим почти готовую историко-социологическую составляющую традиционализма, а у Владимира Соловьева ― религиозно-метафизическую, но синтезированы в настоящий традиционализм они были только гением отца Павла Флоренского. Флоренский навсегда останется для России непревзойденным образцом традиционалиста par excellence, каким для Германии является Новалис, а для Франции ― де Местр. Кроме Флоренского, к подлинным русским традиционалистам без всяких оговорок нужно причислить Владимира Францевича Эрна (историософия которого содержится в малоизвестных и не переиздававшихся уже сто лет статьях) и Алексея Федоровича Лосева, чье учение об Абсолютной Мифологии по масштабу и систематичности может сравниться лишь с учением Генона об Интегральной Традиции. Другие русские философы, при всей громадной важности и безценности их наследия, имеют лишь частичное отношение к традиционализму. Во второй половине XX ‒ начале XXI века Россия дала миру множество самобытных традиционалистов. Все они чему-то учились у зарубежных традиционалистов, что-то черпали в русской традиции, что-то друг у друга, но единой линии из них выстроить невозможно. Каждый из них прекрасен по-своему. Несомненно, наиболее систематичным и глубоким философом из них является Александр Гельевич Дугин. Вместе с тем, невозможно хоть в чем-то умалить такие имена, как Юрий Стефанов, Владимир Микушевич, Владимир Карпец, Олег Фомин, Юрий Соловьев, математики-философы Александр Паршин и Виктор Кудрин, композитор-философ Владимир Мартынов и ряд других традиционалистов, наследие которых уже успело войти в золотой фонд русской и мировой мысли. Вместе с тем такое многообразие имеет и свой минус, заключающийся в том, что не завершен синтез различных национальных «школ» традиционализма. Традиционалистские авторы зачастую незнакомы с наследием других традиционалистов. Даже такие небольшие эпизоды, как встречи русских эмигрантских философов с Шпенглером, Хайдеггером, Корбеном, Льюисом, как отзыв Анри Корбена о Толкиене или книга Эволы о Юнгере, сами по себе единичны и свидетельствует о спонтанности этих эпизодических контактов. Тем важнее такие примеры, как деятельность итальянских эволаистов 70-х годов, которые первыми в мире стали издавать в Италии книги Эволы, Толкиена и Флоренского в одной серии, восприняв их именно как традиционалистов из одного ряда, или комментарий Каменкович к Толкиену, основанный в огромной степени на философии Флоренского. Свою скромную роль я хотел бы видеть именно в написании всеобъемлющего историографического полотна мирового традиционализма. Хочется верить, что данная книга о Толкиене послужит одним из камешков в фундаменте этого здания. Теперь ряд технических замечаний, а именно об орфографии и переводах. Наши доблестные переводчики не договорились даже о том, как писать по-русски фамилию того человека, о котором написана настоящая книга: Толкиен, Толкьен или Толкин. (В принципе, это не так уж страшно, писали же два века назад Невтон и Омир вместо Ньютон и Гомер.) Я знаю, что произносится по-английски «Толкин», но пишу Толкиен, потому что это единственный фонетически правильный вариант (и он не имеет ничего общего с неким Толкиным, проживающим, согласно телефонному справочнику, в Нижнем Новгороде). Только написание «Толкиен» позволяет избежать ложной ассоциации у читателя с русскими фамилиями на -ин, мордовскими на -кин (особенно распространенными в Нижегородской области и Мордовии) или еврейскими на -(с)кин(д). В противном случае некоторые ошибочно произносят творительный падеж как «Толкиным» вместо «Толкиеном / Толкином». Имена и названия из книг Толкиена даны в основном по переводу М. Каменкович и В. Каррика, а также с учетом общих правил произношения и перевода имен (установленных самим Профессором в «Руководстве для переводчика»). В некоторых случаях они скорректированы мною вопреки Каменкович и Каррику: так, Shire я всё-таки перевел как Шир, а не как «Заселье»; Durin как Дурин, а не как «Дьюрин» или «Дарин». Изенгард я пишу через букву «з», потому что того требуют законы древнегерманской фонетики. Мною были использованы следующие переводы текстов: «Хоббит», «Властелин Колец», «О волшебных сказках», «Лист кисти Ниггля» и «Возвращение Бьортнота, сына Бьортхельма» ― Каменкович и Каррика; стихотворные произведения ― С. Степанова; «Сильмариллион» ― Н. Эстель (с поправкой имен собственных); «Неоконченные сказания» ― С. М. Печкина; «Тайный порок» ― Н. Прохоровой; «Athrabeth Finrod ach Andreth», «Письма Дж. Р. Р. Толкиена», а также «Биография Дж. Р. Р. Толкиена» Х. Карпентера ― А. Хромовой. Имена собственные из всех текстов я перевел унифицировано, по указанному выше образцу. При этом перевод цитат из писем Толкиена, а в ряде случаев ― и из «Властелина Колец» я сверял с оригиналом и фактически давал комбинированный перевод. Отрывки из черновиков Толкиена я частично переводил сам, частично использовал имеющие хождение в Интернете переводы. Замечание о квенийском множественном числе на -r: русский язык, в отличие от английского, не позволяет употреблять иноязычные окончания, так что все переводы типа «Нолдор решили», «Валар сказали», «А где этот Синда?» или тем более «О непокое Нолдоли» мною отметаются как неприемлемые. Заключать (р) в скобки я тоже не стал, так как это некрасиво смотрится в тексте. Потому у меня везде: нолдор, синдар и т. д. ― в единственном числе, нолдоры, синдары и т. д. ― во множественном (с маленькой буквы). Валар ― мужской род, ед. ч. (мн.ч. ― Валары); в женском роде ― Вала и Валы соответственно (с большой буквы); также Айнур ― Айнуры, Майар ― Майары (ж.р.  ед. ч. ― Майя). /Л/ и /Н/ на письме я не смягчаю (хотя в квенийском произношении /л/ произносится мягко), так что у меня: Мелкор, Улмо, Эарендил, Сильмарилы, Лутиэн (никак не «Лучиэнь»!) и т. д. Quenya я перевожу как «квенья». Синдаринское th везде озвучено как «т». В русской орфографии в соответствии со старыми правилами приставка без- не оглушается, слово «мiр» в значении «Вселенная» пишется через i, слово «мvро» ― через ижицу (v). Курсивом я выделяю все цитаты; жирным шрифтом и подчеркиванием ― важные по смыслу места, а также те, которые выделены в оригинальных источниках.